THE TSUKANOV ART COLLECTION

 
 

Икона 9

ХУДОЖНИК:Пепперштейн Павел
ГОД:2012 (1993)
РАЗМЕР:70 х 53
ТЕХНИКА:печать на холсте

О КАРТИНЕ:

Интервью Павла Пепперштейна, данное Андрею Ерофееву по поводу создания новой версии серии работ «Пустые иконы» (март 2012 г., Москва)
Павел Пепперштейн - Само по себе изображение – оно не свято и становится священным объектом только в момент освящения, когда происходит обряд над иконой. И потом, соответственно, эта икона считалась святой как объект, который прошел Обряд. Но при этом традиция иконоборцев сохранилась в русском духовенстве, особенно в монастырской традиции, поэтому всегда было двойственное отношение к иконам со стороны иерархов церкви, иконы не особенно почитались во внутренних кругах. То есть еще сохранялась старая византийская иконоборческая традиция, которая была связана с апофатическим богословием. В то время как иконопочитание считалось частью    катафатического богословия. Богословия, обращенного к мирянам. Для монахов же, которые медитировали в уединении, в числе рекомендаций и наставлений, было предписано не смотреть на иконы, поскольку это всего лишь образ, который может отвлечь от умного деланья Иисусовой молитвы. В традиции восточно-христианского исихазма, очень близкой к восточной медитации, конечно же, большое значение придавалось очищению внутреннего пространства молящегося от образов. В том числе и от тех образов, которые можно увидеть на иконах. Таким образом, иконы считались и воспринимались как своего рода стена, которая отделяет катафатическое богословие от апофатического, о чем упоминает отец Павел Флоренский в своем произведении «Иконостас». Существует богословие катафатическое, обращенное к мирянам, в котором сообщалось нечто о высших силах, о Боге, некие образы. В то же время всегда иерархически более высоким этажом была апофатика, теологическая традиция, в которой утверждалось, что о Боге никакое сообщение невозможно, что никакое представление Бога невозможно, соответственно - медитация развивалась в совершенно другом направлении. Поэтому, когда мы делали это…
Андрей Ерофеев - …А вообще почему у Вас в группе МГ возникла идея делать эту серию?
П.П. - Мы недаром, когда делали эту выставку (по-моему, в 1993 году, тогда еще был сделан каталог), в качестве текста выбрали «письмо Титу иерарху» Дионисия Ареопагита, более известного как Псевдо-Дионисий. Это произведение написано одним из отцов и крупнейших теологов православной церкви, в нем сообщается, что не дОлжно фантазировать о Боге. Не дОлжно представлять себе Господа в каких-либо образах, ибо это не есть путь православной медитации. И всё это «письмо Титу иерарху» - перечисление тех образов, великолепных, сильных, могущественных и так далее, в которых НЕ дОлжно представлять себе Господа. И, в общем, мы в восхищении от великолепия этого текста, собственно, и поставили его вместо нашего текста, в качестве комментария или преамбулы к данной работе. Хотелось бы подчеркнуть, что работа эта ни в коем случае не является антирелигиозной или антиправославной. Скорее наоборот, она является плодом каких-то наших медитативных исканий в этом направлении и попыткой следовать Догме, очень старой, изначальной и ортодоксальной. Но при этом, естественно, мы вовсе не пытались создавать объекты, предназначенные для почитания. Это всего лишь определенная фаза созерцания, которая запечатлена здесь с какими-то эстетическими целями. Никакой теологической нагрузки наши работы не несут. Какую-то теологическую нагрузку может нести сам жест создания таких вот работ. Но также и жест этот в достаточной степени свободен. Потому что всё это совершалось в терапевтических рамках. Но сейчас, поскольку прошло много лет, и контекст изменился, поставлены какие-то политические ярлыки, марки, в рамках такого института как современное искусство, на эту область поставлена какая-то метка, что она должна быть антирелигиозной, антицерковной и вообще противостоящей как-то религии и церкви.… Так вот хочется особенно оговорить, что данное произведение имеет свой собственный контекст, совершенно не совпадающий с контекстом современного искусства, это довольно внутренний лабораторный контекст работы группы медицинской и герменевтика, осуществлявшаяся в 90-е гг. Никаких целей борьбы с иконами мы не ставили, скорее наоборот: очень уважительно относясь к ним.
.................................
А.Е. - Ваша группа решила обратиться к иконам, хотя, в общем-то, в русском искусстве 70-х, 80-х гг., концептуализме, соц-арте вообще икон можно вспомнить считаное количество. Художники этой темы не касались. Касались пустоты, касались света, потустороннего и метафизического. Но православия, канонической религии не касались вообще.
П.П. - Я бы не сказал этого, вспомнив основное литературное произведение московского концептуализма «Каширское шоссе» Андрея Монастырского, которое целиком и полностью посвящено описанию галлюцинаций, вызванных его православным практикованием Иисусовой молитвы и других медитативных техник (в основном, православных), вычитанных из аскетической литературы восточно-христианской. Но он еще, безусловно, комбинировал с восточными духовными практиками. Добился такого глубокого эшелонированного галлюцинаторного эффекта, сравнимого с эффектом различных сильнодействующих препаратов типа lsd. Но он добился этого без препаратов, исключительно посредством практик. И вот ему удалось свой опыт описать, а также опыт выхода из этого состояния в какой-то степени. Этот текст не случайно является одним из краеугольных текстов московского концептуализма, поэтому проблематика православия всегда была очень важна. То есть московский концептуализм можно назвать равно как романтическим, так и православным.
А.Е.- Ну а помимо этого текста?
П.П. - Образ иконы присутствовал и у раннего Кабакова, собственно белая икона – поле, очищенное от образов, на которое можно медитировать, не впадая в прелесть. Вот, например, если взять ту эстетическую аскезу, которая связана с концептуализмом. Она вся базировалась на таком понятии, как прелесть. Это чисто православное богословское понятие. Очень многие вещи в эстетике концептуализма отвергались именно потому, что расценивались как впадение в прелесть. И обозначались такими замечательными словами вроде «ВЛИПАРО». Всяческая утрата созерцательной дистанции именовалась этими понятиями. Это лишь один из примеров. Если рассмотреть структуру идей и предпочтений московского концептуализма, то она миллиардом нитей связана с православной традицией.
А.Е. - ты имеешь в виду его аскезу, запрет на эстетическое формотворчество?
П.П. - Конечно. Опыт восточного христианства и его теология, начиная с его византийских источников и греческих, это всё имело всегда колоссальное воздействие на московский концептуализм. Это происходило непосредственно прямо через тексты и минуя даже опыт того же Малевича, который тоже соприкасался с подобной проблематикой. Это важный момент: концептуализм непосредственно рефлексировал на саму теологию. Это была реакция на философию православия.
Что касается протестантских практик, с которыми мы сейчас сталкиваемся, что насаждается в умах довольно-таки успешно, их можно назвать протестантским атеизмом. Надо сказать, что атеизм как некая отрицательная фигура, во всех регионах и местах где он возникал и возникает, связан с теми религиями, которые там присутствуют. И вот тот насаждаемый атеизм, который мы сейчас имеем, это не местный атеизм. Это не атеизм русских и восточно-европейских, это – атеизм протестантский. Это интересная тема: что такое русский атеизм и чем он отличается от протестантского, запущенного извне. Тематика обширная. Об этом много чего можно было бы сказать. Я не знаю, согласны ли Вы со мной, если говорить на уровне просто вкусовых ощущений. Все мы на уровне непосредственных реакций знаем примерно, что такое протестантский привкус и в чем разница его восприятия реальности. Когда гуляешь по западно-европейскому городу и переходишь из католической церкви в протестантскую, то понятно, что многое меняется в этот момент, хотя ты вроде бы не меняешься, ты просто турист. Гуляешь себе. Но вот восточный атеизм, он всегда предполагает неизвестное, это восточная фигура речи. Когда тебе говорят «Бога нет». Но это я говорю тебе потому, что ты не знаешь о том, о чем знаю я, а я не знаю того, о чем знаешь ты. Вот что такое восточная расшифровка данного утверждения. В то время как протестантская подача звучит так: «Бога нет. Потому ну что себе всякие иллюзии строить?» Эта вторая гораздо более лживая фраза. Хотя первая структурирована, как лживая, но она через это правдива. Потому что только то, что является правдой, на чем написано, что это ложь. А вторая – она по сути лживая. Потому что структурирована риторически, как правдивая. А как только начинается такая интонация – это точно неправда. И это то, с чем мы сейчас имеем дело, это агрессивно накатывающий протестантский атеизм, которому недурно было бы каждому художнику дать на своем уровне какой-то отпор, при наличии такого желания. Современному художнику, желающему сделать карьеру в пространствах арт-мира, нельзя быть верующим. Как бы это запрещено. Тут мы имеем дело с новым типом тоталитарной цензуры, уже протестантско-атеистического плана, духовность под запретом, короче говоря. Если же человек будет говорить, что он верующий, то он тогда должен очень сильно свою религиозность театрализовать, сделать ее частью своего образа, несколько циркового, либо просто тихохонько молчать....
А.Е.-  Это так. когда я стал среди современных художников собирать работы, включающие в себя сакральные предметы и образы, то оказалось – за пределами салона -  что просто считанные вещи сделаны. Причем художники более или мене уверены, что никакой связи между иконой и современным искусством быть не может. Искусство постоянно эволюционирует, а икона считается остановившейся, окаменевшей вещью, которую трогать нельзя. Это подход людей, которые не чувствуют живую веру совсем. Верно?
П.П. - Абсолютно. Это подход чисто антирелигиозный. Но вот, скажем, была выставка Олега Кулика «Верю». Очень успешное мероприятие произошло. Я помню, мне понравилось, что действительно какое-то с этой выставкой было связано изменение. Действительно Кулик добился такого эффекта (я думаю, он ставил перед собой такую задачу осознанно), изменить публику на выставке. Ему удалось вывести мероприятие, и с тех пор так и пошло, что мероприятие, связанное с искусством, посещает совсем другая, более широкая публика, нежели раньше. Революционное событие. Thanks to Kulik. (смеётся)